Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

– Я понимаю… – Рейневан почувствовал, что краснеет, и это немного разозлило его. – Я понимаю свою ответственность. Да, именно так: ответственность. Не вину. Однако, как я уже сказал, я предпочел бы об этом не говорить. Можно беседовать о другом. Хотя бы о пейзаже. Эта речка – Пилава, а вон там Совиные Горы.

Она рассмеялась. Он украдкой вздохнул, ожидая другой реакции.

– Я пытаюсь понять мотивы твоего поведения. Я любопытна, такая, понимаешь ли, слабость женской натуры. Люблю знать, связывать причину со следствием, понимать. Мне это доставляет удовольствие, так доставь же мне удовольствие, Рейнмар. Если не из симпатии, то хотя бы из вежливости.

– Госпожа… Очень тебя прошу…

– Только одно, одна проблема, ответ на один вопрос. Не может быть, чтобы ты не боялся подземелий Стольца. Гнева Биберштайна? После того, как изнасиловал его единственную дочку.

– Прости, не понял.

– Опять святое возмущение? Ты взял Катажину Биберштайн силой. Вопреки ее воле. Это известно всем.

– Всем? – Он резко повернулся в седле. – Значит, кому?

– Ты мне скажи.

– Не я начинал. – Он почувствовал, как кровь снова приливает к лицу. – При всем уважении, не я начал этот разговор.

Она долго молчала. Потом неожиданно заговорила.

– Известные факты таковы: два года назад, четырнадцатого сентября, задолго до полудня ты и твои дружки напали в Голеньовских Борах на группу людей, с которой путешествовали благороднорожденные Катажина фон Биберштайн, дочь Яна Биберштайна из Стольца, и Ютта де Апольда, дочь чесника из Шёнay. Погоня, бросившаяся за вами спустя несколько часов, нашла экипаж. От девушек не было и следа.

– Я слушаю.

– Обеих девушек, – Зеленая Дама проницательно глянула на него, – след пропал, говорю. Ты можешь что-нибудь добавить? Какие-то комментарии.

– Нет. Ничего.

– Преследователи кинулись по вашим следам, но потеряли их у Нисы, а дело уже было в сумерках. Только тогда решили послать конного в замок Стольц. Сообщение добралось ночью, господин Ян Биберштайн разослал гонцов по своим людям, но не мог ничего предпринять до рассвета. Прежде чем вооруженные собрались, цистерцианцы в Каменце уже звонили на сексту. А когда звонили на нону, в Стольц неожиданно явились в сопровождении армянского купца обе девушки, Катажина и Ютта. Обе целые, здоровые и на первый взгляд нетронутые. Это было, – продолжила она, видя, что Рейневан молчит, – одно из самых недолгих похищений в истории Силезии. Банальная афера быстро надоела всем, и о ней забыли. Забыли примерно до Громницкой Божьей Матери. То есть до того момента, когда благословенного состояния Катажины Биберштайн уже невозможно было скрывать.

У Рейневана на лице не дрогнул ни один мускул. Зеленая Дама рассматривала его сквозь полуприкрытые ресницы.

– Только тогда, – продолжила она, – Ян фон Биберштайн разъярился не на шутку. Назначил награду. Сто гривен серебра тому, кто укажет и выдаст похитителей, а если кто-то и сам окажется замешанным в аферу, дополнительно получит гарантию избежать наказания. Кроме того, господин Ян взял в оборот доченьку, но Кася уперлась: она ничего не знает, ничего не помнит, была без сознания и в обмороке. Ла-ла-ла… Уперлась также Ютта де Апольда, в отношении которой были серьезные подозрения, что и она тоже не соблюла веночка в целости и сохранности.

Время шло, живот Катажины быстро и роскошно увеличивался, а непосредственный творец этого чуда природы по-прежнему оставался неизвестным. Ян Биберштайн бесился, вся Силезия занималась сплетнями. Но сто гривен – сумма немалая. Нашелся кто-то, кто пролил на проблему свет. Участник нападения и похищения, некий Ноткер Вейрах. Он был не настолько глуп, чтобы поверить в сказочку об иммунитете, дело предпочитал уладить на расстоянии. Через своих родственников, Больцев из Зайскенберга, перед которыми в присутствии священника дал показания и крестом поклялся. И вылезло шило из мешка. То есть вылез ты, дорогой мой эфеб.

К уважаемой дочери уважаемого господина Яна, поклялся Вейрах, похитители отнеслись с уважением, никто ее ни пальцем не тронул, ни даже не оскорбил ее чести более смелым взглядом. К сожалению, в почтенной раубриттерской компании совершенно случайно оказался некий решительный мерзавец, сукин сын, извращенец и вдобавок чародей. Будучи за что-то страшно зол на господина Яна, он магическим образом похитил его дочь у похитителей. И несомненно, изнасиловал беднягу. Конечно, воспользовавшись черной магией, в результате чего бедняжка совершенно не осознавала того, что происходит. Этот паршивец скрывался под именем Рейнмара фон Хагенау, но слухи распространяются быстро, дважды два – четыре, масло всегда всплывает наверх. Это не кто иной, как Рейнмар де Беляу по прозвищу Рейневан.

– И в этом он поклялся на кресте? Воистину терпение небес беспредельно.

– И без креста, – фыркнула она, – в сообщение Вейраха поверили бы. Ведь репутация Рейнмара де Беляу была в Силезии известна. Ему случалось пользоваться чарами для того, чтобы принуждать женщин. Достаточно вспомнить аферу с Аделью фон Стерча… Я вижу, ты слегка побледнел. От страха?

– Нет. Не от страха.

– Так я и думала. Возвращаясь к теме: показания раубриттера никто не подвергал сомнению, в них никто не усомнился. Никого ничто не заставило задуматься. Кроме меня.

– Ага?

– Вейрах поклялся, что похитили только одну девушку: а именно Биберштайновну. Только ее. Вторая девушка осталась около сундука, ей приказали передать требование выкупа. Ты можешь что-нибудь добавить?

– Нет.

– И ничто тебя в этой истории не удивляет?

– Ничто.

– Даже то, что погоня не нашла второй девушки, Ютты де Апольда? Что наутро обе девушки вернулись в Столец? Обе вместе, хотя, если верить Вейраху, одну на протяжении суток похищали дважды, а вторую – ни разу? Даже это тебя не удивляет?

– Даже это.

– Такой сопротивляемостью ты обладать не можешь. – Она неожиданно скривила губы, в голубых глазах засветилась злость. – А значит, ты издеваешься надо мной.

– Ты обижаешь меня, госпожа. Или, что гораздо вероятнее, играешь со мной.

– Как было дело с девушками, ты сам знаешь лучше, из первых рук. Ты был там, не отрицай, принимал участие в нападении. Показания Вейраха делают из тебя отца ребенка Катажины Биберштайн, да ты и сам этого не отрицаешь, только пытаешься утверждать, будто сошлись вы по обоюдному согласию. Что кажется странным, прямо-таки невероятным. Однако исключить это нельзя… Ты, парень, бледнеешь и краснеешь попеременно. Это заставляет задуматься.

– Конечно, – взорвался он. – Должно заставлять. Я с ходу был признан виновным. Я – насильник, что доказывает свидетельство столь достойного доверия человека, как Ноткер Вейрах, разбойник и бандит. И меня, человека изнасиловавшего его дочь, Биберштайн прикажет казнить. Не дав мне, конечно, возможности защититься. И кому какое дело до того, что, когда меня потащат на казнь, я буду бледнеть и краснеть попеременно? Орать, что я невиновен? Так ведь каждый насильник орет. Только кто поверит?